Цикл "Алхимик". Часть 4 "Во имя музыки"

[Леди Гарет]

#Shoujo_Kakumei_Utena, #Weiss_Kreuz, фанфик

Название: Во имя музыки (Цикл "Алхимик". Часть 4)
Автор: Lady Garet
Каноны: Shoujo Kakumei Utena, Weiss Kreuz
Размер: миди, 5016 слов
Пейринг/Персонажи: Нэмуро Содзи/Тида Токико, Тида Мамия, Цукиёно Оми (Такатори Мамору), Наоэ Наги, Рекс; в эпизодах Фудзимия Ран (Ая), Каору Мики, Каору Кодзуэ
Категория: джен, гет
Жанр: AU, романс, приключения, hurt/comfort, кроссовер
Рейтинг: G
Краткое содержание: Музыка меняет мир, и порой во имя неё совершаются настоящие чудеса.
Примечание: Кроссоверная вселенная Shoujo Kakumei Utena и Weiss Kreuz. Канонные события не изменены. Цикл "Алхимик" состоит из четырёх частей: Алхимик, Шахматы, Стажировка, Во имя музыки. Бонус: Музыка, меняющая вечность.

Часть 1

— Спасибо, Рекс. Вы так заботитесь обо мне.

Молодая секретарша поставила поднос с чайным прибором на стол и легко, едва заметно улыбнувшись, ответила:

— Это моя обязанность. Но вы так много работаете, господин Мамору, что опять пропустили конец рабочего дня! Сегодня утром вы просили подать к этому времени чай и отменить все вечерние встречи.

На подносе, в самом деле, стояли две чашки, а не одна, как обычно, и за огромным окном кабинета директора цветочной корпорации Такатори расплескался огнями вечерний Токио.

— Рекс, вы — бесценный человек! И, как всегда, правы, — с улыбкой глядя на секретаршу, ответил Мамору. — Спасибо большое, на сегодня вы свободны.

Поклонившись, девушка вышла. Но едва за ней закрылась дверь, как улыбка тут же исчезла с лица юного директора.

— Выходите, Наги. Я знаю, что вы здесь.

Возникнув из вечерних сумерек, в полумраке кабинета появился юноша, — лицо его было непроницаемым, а глаза печальными. Хрупкая фигура, длинная чёлка, скрывающая острый взгляд — да, он такой, младший Шварц, в совершенстве овладевший телекинезом. Наверное, Мамору никогда не узнает, почему Наоэ Наги вызвался помогать ему, ведь Шварц невозможно сманить к себе на службу ни деньгами, ни уговорами. Но, как бы то ни было, сейчас его помощь совершенно незаменима.

— Надеетесь его найти? — произнёс паранорм голосом, в котором не отразилось никаких эмоций.

Переведя взгляд с лица гостя на собственную руку, безотчётно скользнувшую по рамке с фотографией четвёрки Вайсс, Мамору невесело усмехнулся:

— Было бы неплохо… Присядьте, Наги. Чаю?

— Не откажусь.

Значит, нужная информация добыта. Отлично! За годы вражды они научились понимать друг друга с полуслова и сейчас могли бы, если потребуется, разговаривать жестами. И всё же, почему гений телекинеза сейчас здесь?..

— По-прежнему Оми, не правда ли? — негромко спросил Шварц. Вытащив из кармана сложенный листок, он положил его на стол и выжидающе накрыл ладонью.

— Цукиёно Оми — моё единственное настоящее имя. Вы же не думаете, что я мог бы отказаться от него в сложившихся обстоятельствах? — Улыбнувшись сдержанно, но открыто, Мамору посмотрел прямо в глаза собеседнику, сидящему в кресле с другой стороны стола. Тот усмехнулся несколько странно, совершенно для себя нехарактерно, молча подвинул записку и принялся беззаботно размешивать в чае кусочки сахара.

На листке был написан адрес. Внимательно прочтя, Оми чиркнул зажигалкой.

— Престижный район, — заметил он, задумчиво наблюдая за огоньком в пепельнице. — А что говорят соседи?

— Они практически не общаются с соседями, живут очень замкнуто. Господин Нэмуро работает в небольшом научно-исследовательском институте лаборантом, госпожа Тида, по всей видимости, берёт подработку на дом: что-то связанное с перепечаткой бумаг. Но они никогда не отлучаются вместе, вероятно, чтобы не оставлять мальчика одного. У госпожи Тида есть брат, подросток, он не выходит за пределы усадьбы. Соседи видят его иногда играющим в саду.

Оми едва заметно качнул головой: вероятно, этот факт был ему известен. Наги продолжил:

— Коллеги очень уважают господина Нэмуро, говорят о нём, как об ответственном человеке, хорошо знающем своё дело. Начальство не раз предлагало ему повышение в должности, но он отказывался. По характеру замкнут и молчалив, в общении вежливо доброжелателен, но без особой сердечности. С коллегами по работе держит дистанцию, а друзей, по всей видимости, у него нет.

Повернувшись вполоборота к окну, Оми бросил взгляд на город. Привычный шум, яркие огни делового центра, много лжи, стекла и бетона, боль и кровь, нервная и короткая радость… Сейчас кажется, что замкнутый мир Академии Отори, наполненный розами, просто приснился ему. Нет никакого профессора Нэмуро — гениального учёного, друга музыканта Мики. И благородных развалин Мемориального Зала тоже нет. Ничего этого не было никогда. События последней миссии полностью смешали в голове реальность и вымысел; лишь иногда яркой вспышкой счастливого сна плыла перед глазами картина: солнечный свет, птичий щебет за окном, две белые чашки, наполненные ароматным чаем, и напротив — огромные голубые глаза, ясные, вместившие в себя всё то прощальное утро. «Мики, не забывай! Не забывай! Почему мне кажется, что до тех пор, пока ты помнишь нас, мы будем живы? Все! И Ая…»

— Наги, — негромко позвал младший Вайсс, — вы видели его?

— Да.

— Ваше впечатление?

— Сухарь.

Оми вдруг улыбнулся:

— Не нам с вами говорить о том, насколько обманчива бывает внешность! Кажется, для визита ещё не самое позднее время? Я хочу побеседовать с этим человеком.

От предложенных денег младший Шварц отказался. Впрочем, Оми ничего другого и не ожидал: он был уверен, что в этом деле Наги преследует свой интерес, и сейчас, во время визита к профессору Нэмуро, намерен незримо сопровождать его. Когда паранорм исчез, растаяв в полумраке кабинета так же бесшумно, как появился, Оми сменил деловой костюм на обычные джинсы и куртку с капюшоном и, спустившись через чёрный ход, вскочил в седло мотоцикла. Теперь никто бы не принял его за директора большой корпорации: он был похож на студента, решившего хорошо провести вечер.

Часть 2

Богатая усадьба в престижном районе города: красивый высокий дом с ухоженным садом, дорожка от калитки освещена рядом разноцветных фонариков в форме роз, ажурная решётка, явно сделанная на заказ в дорогой мастерской, — всё это было бы совсем не по карману обычному лаборанту небольшого исследовательского института. Пока Оми припарковывал мотоцикл у калитки, его не оставляло ощущение, что за ним очень внимательно наблюдают. Да, Наги должен быть где-то поблизости, но это не он. Угрозы со стороны дома Оми не чувствовал, однако его сюда могли не пустить. В самом деле, с какой стати хозяин должен делать исключение ради него?

«Профессор, откройте, прошу! Позвольте мне убедиться, что вы — не плод моего воображения», — думал Оми, нажимая кнопку звонка. Несколько минут ожидания — томительных и напряжённых, и вдруг юноша почувствовал, как дрогнуло пространство вокруг него. Это было нечто неуловимое, но фонарики-розы словно загорелись ярче, и свет в окнах дома уже не казался чужим и холодным. Захотелось скорее перешагнуть порог, окунувшись в это уютное тепло, потому что город за спиной, наоборот, отдалился и утратил ощущение реальности. Дверь открылась. По садовой дорожке навстречу Оми размеренно и спокойно шёл молодой человек — худощавый и подтянутый, одетый столь безупречно, что невольно возникало сомнение в том, что он у себя дома, а не на работе и не в гостях.

— Добрый вечер. Нэмуро Содзи к вашим услугам. Чем обязан?

Калитка, наконец, распахнулась, и Оми с чувством душевного облегчения переступил порог: ему казалось, что этот дом словно магнитом притягивает его, заключая в объятья своего пространства, столь непохожего на привычный мир. Удивлённо оглядываясь, Оми безотчётно выдохнул:

— Здравствуйте! Я так рад, что вы… — Он едва не сказал «настоящий», но вовремя спохватился и, краснея от смущения, представился: — Цукиёно Оми. О вас мне рассказал Каору Мики, с которым мы познакомились в Академии Отори. Прошу прощения, надеюсь, я не слишком помешал?

В вишнёвых глазах профессора блеснуло что-то, похожее на улыбку.

— Вы, должно быть, очень необычный человек, если Мики рассказал вам обо мне. Проходите, господин Цукиёно. Единственная просьба, чтобы ваш телохранитель, этот юноша, обладающий паранормальными способностями, подождал снаружи.

«Как он узнал о том, что здесь Наги, если я сам только догадываюсь о его присутствии?!» — мелькнуло в голове Оми. Краска смущения снова залила его щёки.

— Он не телохранитель, он мой… коллега. И просто волнуется за меня. Простите, мы совсем не хотели доставить вам неудобство!

На этот раз профессор улыбнулся по-настоящему:

— Уверяю, вашему коллеге совершенно не о чем волноваться. Проходите!

Калитка за спиной Оми закрылась, и реальный мир словно перестал существовать. Мягко уплыл в никуда, словно отрезанный кусок пирога, о котором после праздника остаётся только смутное воспоминание. Сейчас юношу окружала другая реальность, однако он вполне отдавал себе отчёт в том, что по ощущениям мир дома профессора Нэмуро ничуть не напоминает Академию Отори. «Мики говорил, что он — гений, но я бы никогда не подумал, что человек, хотя бы даже и гениальный, вообще способен создать параллельное пространство, гармонично функционирующее внутри реального мира!» — восхищённо думал Оми, идя по садовой дорожке вдоль разноцветных фонариков. Газоны были уже присыпаны снежной крупой, напоминавшей о том, что скоро Рождество.

В просторном вестибюле их встретила молодая женщина, — её короткие тёмно-каштановые волосы были уложены в модную причёску, не лишённую кокетства, а родинка над губой придавала лицу выражение неповторимого очарования, особенно, когда она улыбалась. Из-за спины женщины любопытно выглядывал зеленоглазый веснушчатый подросток. По всему было видно, что обитатели этого дома совсем не привыкли считать профессора Нэмуро сухим и холодным человеком.

— У нас гости, Содзи? Какой приятный сюрприз! — произнесла женщина мелодичным голосом.

— Господин Цукиёно — товарищ моего друга по Академии. А это госпожа Тида — ангел-хранитель этого дома, и её брат Мамия — мой ученик.

Мальчик вежливо поклонился, но тут же, снова спрятавшись за спиной сестры, весело подмигнул гостю, который не замедлил ответить тем же. Эти люди казались Оми очень добрыми, рядом с ними было тепло. Как иногда — рядом с Манкс и покойным дядей Сюити… отцом.

Позже, за ужином, во время общего разговора, Оми ещё не раз отмечал ощущение родственного тепла, разлитого во всей атмосфере этого дома. Все здесь относились друг к другу с заботой столь хрупкой и бережной, что чуткому сердцу не трудно было догадаться: этих людей связывает какая-то тайна, возможно, горе, пережитое вместе и накрепко их связавшее. Глядя на эту странную семью, Оми вспоминал своих товарищей — Вайсс, и глаза его в такие моменты отражали глубокую, непроходящую душевную боль, которую он так старательно скрывал ото всех в обычной жизни.

— Видите ли, госпожа Тида вовсе не жена мне, — сказал профессор, как только они остались вдвоём в его кабинете. Смущённый столь деликатным поворотом разговора, Оми заёрзал в кресле. Но Нэмуро, по всей видимости, не испытывал никакого стеснения. Разливая по кружкам чай, он спокойно пояснил:

— Вы — мой гость, и не хотелось бы, чтобы после посещения моего дома у вас осталось ощущение неловкости. Дело в том, что Мамия серьёзно болен, врачи оказались бессильны, и сейчас я — единственный, кто имеет возможность поставить мальчика на ноги. Мои исследования продвинулись достаточно далеко, уже сейчас они дают хорошие результаты, и мы надеемся, что совсем скоро Мамия сможет жить так, как все прочие дети: перестанет принимать лекарства и начнёт ходить в обычную школу.

— Вы так сильно к нему привязаны? — спросил потрясённый Оми. Разговаривая с Мамией за ужином, у него совершенно не возникло ощущения, что мальчик чем-то отличается от других детей, и тем более, что он серьёзно болен.

Нэмуро кивнул:

— Очень. К нему и к его сестре: они наполнили мою жизнь смыслом, многому научили. Ради них я готов на всё.

Оми внимательно заглянул в вишнёвые глаза профессора.

— Почему вы говорите это мне? — спросил он.

— А почему вы ко мне пришли? — вопросом на вопрос ответил Нэмуро, улыбнувшись едва заметно, краешком губ.

Оми опустил глаза. Откуда этому человеку знать, как сильна в его сердце тревога за Аю, о котором уже давно ничего не известно? С тех пор, как Ая вышел из Вайсс, решив полностью взять на себя ответственность за пролитую им кровь, с тех пор, как он ушёл в одиночку воплощать их общие идеалы, никто не мог сказать, где он и жив ли вообще? Если бы самого Оми спросили, есть ли на свете люди, ради которых он готов на всё, он бы ответил, не задумываясь: есть! Это Вайсс — убийцы, те, кто вне закона: Ран Фудзимия, взявший имя сестры — Ая, в память о её страданиях; Ёдзи Кудо; Кэн Хидака. Ёдзи сейчас женат, он носит имя Ито Рё и не помнит о том, кто он. Может, к лучшему, что его большая любовь и невыносимая, незабываемая боль — Аска — наконец-то отпустила его… Кэн сейчас в Токийской тюрьме, куда сам Оми — Такатори Мамору, очень влиятельный человек и серьёзный бизнесмен — спрятал его от справедливого возмездия правосудия. Как разошлись жизни близких некогда людей! И всё-таки они по-прежнему связаны, где-то в самой глубине существа, в сердце. Может умереть память, может закончиться жизнь, но эта их связь останется навсегда!

— Профессор, вы знаете, кто я? — не поднимая глаз, тихо спросил Оми.

— Если предположу, что — убийца, так же, как и я, думаю, не сильно ошибусь. В любом случае, для меня важно только то, что вы — друг Каору Мики.

Оми умел владеть собой, когда было нужно, и сейчас на его лице кроме уместного к случаю удивления не отразилось ни одной лишней эмоции, ни одного из тех сильных и противоречивых чувств, что бушевали в сердце. А голос оказался даже более спокойным, чем ожидал он сам:

— Что вас связывает с Мики, господин Нэмуро? Вы слишком не похожи друг на друга.

Облокотившись на спинку кресла, профессор мечтательно закрыл глаза. Он был спокоен — странно, безмятежно спокоен, — и Оми вдруг вспомнил, что однажды видел на лице Мики похожее выражение: тогда они вместе подошли к развалинам Мемориального Зала, и Оми показалось, что юный музыкант слышит внутри себя какую-то дивную, чарующую музыку, о которой не в силах рассказать никому.

— Наверное, то же самое, что связывает вас, господин Цукиёно, и тех людей, фотографию которых вы всегда носите с собой. Вы пришли сюда, мучимый тревогой и в надежде на помощь. Надо быть совершенно слепым, чтобы не увидеть этого.

Поняв, наконец, что больше не может сопротивляться внутренней силе этого человека, Оми со вздохом достал из нагрудного кармана куртки фото четвёрки Вайсс. Такие счастливые лица! Как давно это было…

— Который? — спросил профессор. Оми указал на Аю.

Нэмуро с минуту внимательно изучал незнакомые черты, а потом сказал, возвращая фотографию:

— Хорошо, я запомнил. Все расчёты будут готовы через неделю. Заходите к нам в гости после Рождества, Токико и Мамия будут рады вас видеть.

Снова пряча фото в карман, Оми попытался улыбнуться:

— Денег вы, конечно, не возьмёте?

— Конечно.

— Но, может быть, я как-то смогу отблагодарить вас? Скажите, почему вы это делаете, ведь мы с вами едва знакомы?

Нэмуро пожал плечами, и вишнёвые огоньки его глаз засветились таинственной глубиной.

— Сам не знаю, почему. Возможно, во имя музыки?.. Обязательно приходите после Рождества, господин Цукиёно: я тоже буду рад вас видеть.

Часть 3

Лаборатория в доме профессора Нэмуро располагалась в цокольном этаже. И совсем не потому, что это хоть немного, но всё же напоминало Мемориальный Зал. Скорее, наоборот: учёный предпочёл бы навсегда забыть, что некогда работал в Академии Отори, забыть о старом красивом здании, в котором тогда проходили исследования, и обо всех странных годах своей жизни, которые он провёл под именем Микагэ. Просто профессор был человеком без предрассудков, а лаборатория под землёй — это очень удобно и достаточно безопасно.

Нэмуро сидел за большим столом и увлечённо чертил на экране ноутбука какие-то графики. Обычно в этой комнате проводились опыты, но сейчас все пробирки, реторты и реактивы были аккуратно убраны в застеклённые шкафы, на столе остались только небольшой букет красных роз, рабочий ноутбук профессора и несколько учебников, по которым Мамия делал задания.

— Готово, Содзи! Я закончил, — Мальчик удовлетворённо прищёлкнул языком, глядя на аккуратно выполненные в тетради упражнения.

— Можешь отдыхать, на сегодня достаточно, — ответил Нэмуро, не отрываясь от своего занятия. Ученик посмотрел на него долгим, внимательным взглядом зелёных глаз и негромко заметил:

— Ты меня жалеешь.

Нэмуро, наконец, оторвал взгляд от экрана и с усмешкой поманил к себе ученика.

— Ничуть. Я — очень строгий учитель. К тому же, в обычной школе такого не задают, ты и так опережаешь своих ровесников года на два, а в некоторых вопросах даже больше.

Рассмеявшись, Мамия придвинул свой стул ближе к наставнику и, склонившись к его плечу, довольно промурлыкал:

— Ты самый лучший! Я очень рад, что теперь мы живём в одном доме. Помню, как раньше, когда ты просто приходил к нам в гости, я очень скучал по тебе и страшно завидовал Токико, ведь с ней вы могли видеться ещё и на работе. А она тогда сердилась, говорила, что я ничего не понимаю!

Нэмуро почувствовал, как при этих словах сердце его забилось часто и взволнованно. Тогда он очень много думал о Токико и всё равно практически ничего о ней не знал. Впрочем, и Мамию он тогда представлял себе совершенно иначе. Но как бы сильно не изменилась реальность, тени прошлого преследуют его до сих пор: иллюзии ушли из жизни, но не из сердца. И сложно сказать, затянется ли когда-нибудь эта рана?..

— А ты помнишь, как выглядела моя лаборатория в Академии? — бесстрастным голосом, стараясь не показать охватившего его волнения, спросил учёный. Мамия покачал головой:

— Нет. Ты так и не успел мне её показать: Токико обещала взять меня с собой на работу, но потом мне стало хуже, а после мы вообще оттуда уехали. Только когда ты рассказывал, что здание это — старое и красивое, я всегда представлял высокие потолки и галереи с колоннами, много разных кабинетов… В холле обязательно должны были висеть фотографии лучших выпускников, а лаборатория должна находиться внизу, в подземных этажах. Совсем, как у нас здесь! И знаешь, однажды я даже нафантазировал там большой аквариум, в котором сухие розы становились живыми и по твоему желанию меняли цвет… Но это же глупости, верно? Так не бывает!

— Не бывает. Поэтому я бы лучше нафантазировал там рояль и красивую мелодию в лунном свете, — тихо проронил Нэмуро. Тронув руку мальчика, он легонько пожал его пальцы — жест по-братски тёплый, сердечный, в котором почти не заметно ни лихорадочного волнения, ни мрачного отчаяния, — и тут же сменил тему, обратив внимание ученика на разноцветные кривые на экране монитора.

— Посмотри сюда. Это уравнения четырёх переменных, все они должны сходиться в одной точке. Данные трёх нам известны, четвёртую надо найти. Что бы ты сделал?

Мамия заёрзал на стуле и увлечённо начал водить тоненьким пальчиком по экрану. Он очень живой — этот мальчик. Не такой красивый, как тот, иллюзорный, который действительно выращивал розы в подземелье Мемориального Зала, — зато настоящий. Весёлый, непоседливый, как все мальчишки его возраста, у него озорные веснушки и вечно взлохмаченные тёмные волосы. А ещё — горячее сердце, которое по-настоящему, а не в фантазиях, привязано к нему — Содзи Нэмуро. Потому он любит «этого» Мамию, и чувство его становится сильнее с каждым днём… вместе с надеждой на то, что когда-нибудь окончательно удастся забыть «того».

— Я бы наложил все кривые друг на друга и по закономерностям достроил бы недостающую, — наконец, сказал ученик. Нэмуро вернулся в реальность.

— Молодец, я тоже об этом подумал, — одобрительно сказал он, сменив картинку на мониторе. Мальчик восхищённо присвистнул:

— Ух ты, какая красота! Словно четыре цветка сплетены в общий рисунок! Только вот здесь, в этом месте как-то неправильно… Как будто у розы не хватает лепестков.

Учёный медленно перевёл взгляд с экрана монитора на букет красных роз, стоящий тут же, на столе, потом на улыбающееся лицо ученика и произнёс:

— Ты гений, Мамия. Цветы! Как же я сразу об этом не подумал?

Часть 4

В день католического Рождества профессор Нэмуро с утра куда-то уехал, оставив домашним записку о том, чтобы к ужину его не ждали. Такие отлучки были вполне в его характере, и потому Токико не особенно волновалась. День прошёл весело: с утра они вместе с Мамией наряжали ёлку, упаковывали подарки и готовили украшения для праздничного стола. А после обеда, уложив брата отдыхать, Токико отправилась за покупками.

Она была счастлива в этом доме — тем спокойным и светлым счастьем, о котором, наверное, мечтает каждая женщина. Напряжённая тревога и борьба за жизнь Мамии позади. Нервная обстановка работы в Академии Отори — тоже. Но главное, человек, к которому тянется её сердце, теперь всегда рядом. При более близком знакомстве Содзи Нэмуро оказался совершенно не таким, каким она помнила его по периоду совместной работы над проектом «Вечность». Тогда он виделся сухим и бесстрастным, совершенно неспособным любить. И, всецело занятая своими чувствами, она не замечала за его ровными манерами ни горячего и преданного сердца, ни способности к отчаянным решениям и сумасшедшим порывам. Всё это выяснилось гораздо позже и было слишком внезапным, но сейчас молодая женщина признавалась себе, что тот безумный день не променяла бы ни на что! День, когда началось её настоящее счастье.

Работа над проектом была практически завершена, оставались лишь незначительные детали, и назавтра намечался праздничный банкет в честь открытия Дуэльной Арены. Весь предшествующий торжеству день Токико провела в больнице, забирая врачебные заключения и закупая лекарства для брата, а в ночь ей приснился кошмар, будто бы Мамия умер, а Содзи Нэмуро сошёл с ума и сжёг Мемориальный Зал вместе с запертыми там учениками — сотней лаборантов, работавших над проектом «Вечность». Она проснулась в холодном поту и, едва накинув халат поверх ночной рубашки, рванулась в комнату брата. Мамия спал. Просто спал — тихо и безмятежно, а рядом, на табурете, сидел Содзи в синем мундире, какие носили особо отличившиеся старшеклассники Академии Отори. Без очков он казался моложе и как-то… ближе? теплее? А ещё он был сильно взволнован.

— Токико? Хорошо, что вы пришли. Скорее соберите лекарства для Мамии: мы немедленно уезжаем отсюда.

Тогда она даже не успела испугаться или смутиться: явственно приснившийся кошмар всё ещё стоял перед глазами, смешав в голове реальность и вымысел.

— Надо было предложить вам это раньше, но я был непростительно нерешителен. А сейчас медлить просто нельзя: я тоже видел заключение врачей, — говорил Нэмуро. — Один из моих параллельных экспериментов оказался удачным, и теперь у нас есть возможность спасти вашего брата, не привязывая его жизнь ни к проекту «Вечность», ни к Академии Отори. На деньги, полученные от Акио, я купил хороший дом, оборудованный медблоком и лабораторией, мы будем жить там, пока Мамия окончательно не поправится.

Токико не верила своим ушам.

— Как вы сюда попали? — только и смогла произнести она.

С минуту суровый профессор растерянно смотрел на неё — босую, растрёпанную после сна, в халате, накинутом поверх ночной рубашки, — и было заметно, как щёки его медленно начинают пламенеть.

— Ох, простите! — наконец, выдохнул он, отворачиваясь. — Не думал вас смутить, просто мне казалось, что сейчас уже не утро... К тому же, дверь внизу была открыта.

В тот момент Токико готова была броситься ему на шею. Всё-таки профессор Нэмуро — удивительный человек! Значит, не напрасно её сердце всегда тянулось навстречу!

Сборы получились недолгими. Во дворе уже ждала машина, не прошло и часа, как они втроём покинули Академию Отори навсегда. Тогда было раннее утро, едва начинало светать, так что Токико даже не смогла окинуть прощальным взглядом знакомые картины, но зато впереди её ждала замечательная, счастливая жизнь.

Дом, куда привёз их Нэмуро, оказался большим и удобным, а всё пространство внутри парковой решётки было устроено совершенно особым образом, так что внешний мир никак не мог повлиять на атмосферу, царившую внутри. Позже Токико узнала, как работает этот сложный механизм, научилась самостоятельно регулировать параметры, и с каждым днём в ней крепло уважение к талантам и гениальности человека, явившегося их неожиданным спасителем. К тому же, здесь, в домашней обстановке, Содзи Нэмуро раскрылся для неё с совершенно другой стороны, и молодая женщина признавалась себе, что чувство, зародившееся по отношению к нему ещё во время совместной работы над проектом, сейчас уже вовсю пышными розами расцветает в сердце. Профессор был деликатен и ненавязчив, обращался всегда уважительно, бережно и никогда не позволял себе ничего лишнего, но было заметно, насколько он привязан к тем, кто волею судьбы обрёл в его доме покровительство и защиту. Мамия тоже сильно привязался к своему наставнику и ходил за ним хвостом, так что Токико иногда подшучивала над их трогательной дружбой, своими замечаниями вызывая на суровом лице профессора очаровательный румянец.

Сегодня вечером, в канун Рождества она ждала его. Как жена ждёт к ужину мужа, волнуясь о его долгом отсутствии; как ждёт влюблённая девушка, переживая о том, что могло бы так задержать её дорогого друга на пути к ней? И пусть они знакомы уже достаточно давно, а эти фантазии совсем не серьёзны, но так ли хорошо она знает Содзи Нэмуро, как ей кажется? Пожалуй, он из тех людей, которые всегда способны удивлять. Сегодня Мамия принёс ей листок с нотами и попросил сыграть.

— Где ты это взял? — спросила Токико. В гостиной стояло пианино, и она иногда играла по вечерам, но пьеса, которую дал ей брат, была совершенно незнакома.

— В лаборатории, в шкафу, — ответил Мамия. — Я по ошибке сунул свои тетради в ящик Содзи, а пока искал, нашёл вот это. Сыграешь? Очень хочется знать, как оно звучит!

Ноты? В лаборатории профессора Нэмуро? В одном шкафу с расчётами, чертежами и химическими реактивами? Молодая женщина рассмеялась:

— Удивительный человек наш профессор, правда?

Пьеса называлась «Солнечный сад», авторство не было подписано. Откинув крышку инструмента, Токико устроила перед глазами листок с нотами и нажала на клавиши. Лёгкая и приятная, словно бы впрямь похожая на солнечный свет, мелодия залила пространство дома. Мамия слушал восхищённо, широко распахнутыми глазами следя за тем, как порхают по клавишам руки сестры, а затем, когда смолк последний звук, сказал непонятную фразу: «Действительно, аквариум — это полная ерунда! Пусть лучше будет рояль!»

Сейчас ночь. Рождество. За окном тихо падает снег. Мамия уже спит в своей комнате, а Содзи всё ещё нет, и Токико начинает волноваться. Чтобы не поддаваться пустым страхам, женщина вновь садится за пианино и начинает играть «Солнечный сад». Она знает, что музыка способна даже исцелить разбитое сердце, не то, что отогнать тревогу, и потому играет эту чудесную, светлую, спокойную мелодию, которая кажется сейчас очень правильной. Токико представляется, как где-то далеко, в большом сводчатом зале, залитом лунным светом, сидит за старинным роялем неведомый музыкант и, играя ту же мелодию, думает о том же самом человеке, к которому сейчас устремлены все её мысли. Этот музыкант желает ему счастья, и она сама сделала бы всё возможное, чтобы сделать счастливым того, кого любит, — Содзи Нэмуро…

Дверь отворилась почти неслышно, однако молодая женщина тут же обернулась, прекратив играть, и испуганно бросилась навстречу: на одежде профессора она заметила кровь.

— Что случилось? С вами всё в порядке?

Его голос буднично спокоен, однако в знакомых интонациях есть что-то новое — неуловимое, но заставляющее сердце трепетать:

— Простите, я немного задержался: сопровождал одного человека в больницу. Это не моя кровь.

Токико… Она переживала за него! Ждала, волновалась и играла «Солнечный сад», неизвестно каким образом узнав эту мелодию. Пока он блуждал по улицам далёкого Нью-Йорка, торопливо сверяя местность со своими расчётами и боясь не успеть вовремя; пока отыскивал в толпе суетливых прохожих благородные черты этого странного убийцы; бежал на помощь, вызывал «скорую» и сопровождал в больницу… Всё это время она ждала его и думала только о нём!

Сняв испачканное пальто, Содзи Нэмуро неторопливо пригладил рукой растрепавшиеся волосы и, улыбнувшись очень светло и ясно, сказал:

— Если музыка заставляет нас совершать безумные поступки, то сегодня я должен сказать, что люблю вас, Токико. И прошу вашей руки.

В огромных, искренних глазах молодой женщины застыло счастливое удивление. Несколько секунд она восхищённо смотрела на него, а затем тихо произнесла:

— Тогда, чтобы нас больше ничто не разделяло, вы должны простить меня за тот поцелуй с Отори Акио. Раньше вы казались мне очень холодным человеком, не способным на сильные чувства, и весь этот спектакль был разыгран только ради того, чтобы вызвать в вашем сердце… хоть что-то уже вызвать, наконец! Простите, я была так нетерпелива!

— А я раньше был не просто слеп, но и глуп, — покачав головой, сказал Нэмуро. — Скольких ошибок удалось бы избежать, если бы вы знали! Простим друг друга вместе?

— Во имя музыки?

— Во имя музыки.

…А сад заносило белым снегом, и мир окутывала тихая рождественская ночь.

Часть 5

…Когда-то Ая уже видел этот сон: залитая солнцем лужайка, впереди — неохватная даль с синеющими на горизонте пиками гор. Здесь стоит их видавший виды цветочный фургончик, и друзья смеются, мечтая о том, чтобы, продавая цветы, колесить по миру. «Ая-кун, а ты с нами поедешь? — звучит в ушах весёлый голос Оми. — Поехали с нами, Ая-кун!» Падает снег. Боль в боку разрастается, пульсирует, сознание мутится, ноги слабеют. Не в силах идти дальше, Ая опускается прямо на мокрый асфальт у почтового ящика и шепчет: «Да... конечно... Кэн... Ёдзи... Оми... поедем... вместе...» В стремительно распадающемся на части пространстве он ещё успевает различить лицо склонившегося над ним прохожего — молодого человека с розовыми волосами и острым, пристальным взглядом вишнёвых глаз, — а потом чёрные крылья Ангела Смерти приносят с собой вечную ночь…

* * * * *

— Господин Мамору, вам бандероль.

— Спасибо, Рекс. Но вы точно уверены, что мне? Здесь ничего не написано.

Секретарша улыбается, наливая в его чашку ароматный чай: конец рабочего дня давно позади, а шеф снова задержался в своём кабинете за делами.

— Посыльный из Академии Отори просил вручить это Оми. Я дожидалась окончания рабочего дня, чтобы отдать вам пакет.

Лицо её юного патрона сияет мальчишеской улыбкой.

— Сегодня просто великолепный день! Вы заказали мне билет до Нью-Йорка?

— Да. Самолёт через два часа.

— Отлично! Значит, у меня есть время на то, чтобы подготовить несколько рождественских сюрпризов. Рекс, будьте добры, купите розы в магазинчике «Дом, где живут котята». Я хочу, чтобы букет упаковывала его хозяйка — Ая. И не забудьте открытку с логотипом магазина.

— Хорошо. Что-нибудь ещё?

— Да, — смущённо добавляет юный Такатори. — Ещё одну чашку…

* * * * *

Едва за секретаршей закрылась дверь, Оми нетерпеливо вскрыл пакет. Письмо от Мики, как он и ожидал! К письму прилагался диск, на этикетке которого ровным, аккуратным почерком было выведено: «Каору Мики и Каору Кодзуэ. Запись с рождественского концерта в Академии Отори». Всё так же светло улыбаясь, Оми вставил диск в дисковод компьютера, налил чаю в чистую чашку и, бросив туда несколько кусочков сахара, произнёс:

— Знаете, Наги, мне бы очень хотелось, чтобы вы посмотрели это со мной. Даже если вы сейчас далеко, мне никто не мешает думать, как хорошо было бы послушать эту музыку вместе!

Наоэ Наги возник, словно соткавшись из воздуха, едва пространство кабинета наполнилось звуками классической музыки. Молча присел перед экраном монитора и придвинул к себе чашку. Лицо младшего Шварц было так же непроницаемо, сосредоточено и печально, как всегда, но он пришёл, и его давний враг Оми отчего-то был этому рад.

Запись была не слишком длинной: несколько классических пьес для фортепьяно, которые исполняли в четыре руки два юных музыканта — брат и сестра, близнецы. Их игра звучала красиво и правильно, звуки сплетались так, словно их производил один человек, однако Наги всё равно чувствовал разницу: игра юноши отличалась спокойствием, глубиной и одухотворённостью, игра девушки — ярким, игривым задором. А вместе они создавали такую гармонию, что даже совершенно чуждый музыке человек не мог не заслушаться и не залюбоваться.

Наги наслаждался музыкой. Мысли невольно уносились к тем спокойным, счастливым дням, которые он ребёнком провёл в католической обители: тогда ему очень нравилось слушать пение церковного хора… Всё закончилось, когда в обитель пришли Вайсс. И маленький Наги возненавидел их всех, а особенно — одного, того, кто обещал, но так и не сдержал своего слова. Почему эти Вайсс всегда побеждают? Почему они вечно оказываются на несколько шагов впереди? Почему им помогают даже такие люди, как Нэмуро, — для которых не существует иных идеалов и принципов, кроме их собственных представлений о мире? Почему сейчас сам Наги здесь: вместе со своим заклятым врагом пьёт чай и слушает музыку… И главное, почему ему сейчас так хорошо?

Запись закончилась, Оми спрятал диск в подарочную коробку. Лицо его светилось от счастья.

— Спасибо, что разделили со мной это удовольствие! Вам понравилось?

— Да, — кивнул паранорм.

— Жаль, не могу предложить задержаться подольше: мой вечер занят, а ещё надо успеть отнести подарок в один небезызвестный вам дом.

Юный Шварц удивлённо приподнял бровь: этот диск с записью концерта классической музыки — подарок для учёного, Нэмуро? Для такого холодного и замкнутого человека? Кто бы мог подумать!

— Позвольте мне это сделать, — неожиданно для самого себя предложил Наги.

Теперь настала очередь Оми удивлённо захлопать ресницами.

— Хорошо, возьмите, — сказал он, бережно протягивая коробку. Его враг так же бережно принял её:

— Спасибо.

…Оставив пакет на крышке почтового ящика, Наги нажал кнопку звонка и спрятался за ближайшим деревом. Он видел, как открывается дверь особняка, как спокойно и размеренно Нэмуро подходит к калитке, оглядывается, замечает подарок. Видел, как учёный тут же открывает коробку, читает надпись на этикетке диска, и лицо его озаряет выражение нежной радости, светлого, возвышенного вдохновения. Удивительно! Неужели Оми знал, что этот человек любит музыку?

— Вайсс… — бормотал Наги, бродя по украшенному праздничными огнями ночному городу. — Смогу ли я когда-нибудь понять вас? И смогу ли простить тебя, Кэн Хидака? Даже во имя музыки?

@темы: Shoujo Kakumei Utena, Weiss Kreuz, кроссовер, фанфик, цикл